Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]
— Все целы? — оглядываясь на бегущих рядом товарищей, спросил Злобич.
— Все, — послышалось сразу несколько голосов.
Прошли километра два, затем повернули в поле. Кустарниками, ярами пробирались к огромному моховому болоту. Наконец остановились.
— Ну и намучились! — присаживаясь на кочку, перевел дыхание Капитон Макареня и, сняв шапку, принялся вытирать ею лицо, шею, голову. — Пот льет, как на сенокосе!
— Зато накосили много, — отозвался Юрка Малютин. — Удачно получилось.
— Запутался я что-то в их хвостах, — недовольно проговорил Злобич.
— Ничего, не горюй, — успокоительно заметил Макареня. — Дождался бы хвоста, по голове не ударили бы. Правильно?
— Да, конечно. Но в хвосте, как видно, начальство ехало.
Посидели с полчаса, отдохнули. Когда Злобич немного успокоился, когда притихло чувство недовольства собой за допущенную в бою ошибку, он наклонился к Поддубному и сказал:
— Камлюк передавал: часть наших людей может уходить в лес.
— Неужели? — как-то недоверчиво и в то же время обрадованно переспросил Сергей. — Наконец-то! Надеюсь, я пойду?
— Да. Тебе придется возглавить группу.
— А ты?
— Я пока остаюсь. Загляните на минутку домой и в путь. Идите прямо в Бугры.
Они поговорили еще несколько минут и стали прощаться. Восемь человек направились к лесу, а один — через поле, в сторону Нивы.
Над землей сгущалась тьма.
15
Украдкой Борис вошел в сени, остановился у двери, прислушался. Тихо в хате. Только слышно, как ветер гудит в комнатах, шелестит чем-то, хлопает оконной рамой. Осторожно приподнял щеколду, и дверь под напором ветра раскрылась. Вошел в кухню, споткнулся о куски кирпича. Из рваных туч вынырнул месяц. При его свете Борис увидел на полу битое стекло. В спальне было пусто. Обошел всю хату — никого. «Где же они?»
Он перепрыгнул через груду кирпича и злобно, уже не остерегаясь, хлопнул дверью. Вышел во двор, собрался было идти к Яроцким, чтобы узнать о происшедшем. Вдруг к нему подбежала сестренка. Она, должно быть, услышала, как хлопнула дверь.
— Борька! Идем в сарайчик. Мы там. И Надя пришла.
— Как мама? — тревожно спросил Борис.
— Жива. Ее сильно избили.
— А тебя?
— И мне надавали тумаков. Схватили и погнали на площадь.
У Бориса сжались кулаки. Взволнованный и гневный, вошел он следом за сестренкой в сарайчик, присел возле матери, лежавшей на охапке сена, спросил, как она себя чувствует. Услышав голос сына, мать шевельнулась, застонала от боли.
— Плохо, очень плохо… Крепко били гады… Сыночек мой, о тебе допытывались… Да разве ж я скажу? Нельзя больше терпеть. Уходи в лес и нас спасай.
Борис слушал мать и чувствовал, как волнение все сильнее и сильнее охватывает его.
— Что они тут натворили? — спросил он, обращаясь к сестренке и Наде.
— Всего было, — заторопилась Верочка. — Расскажи, Надя. Ты больше меня видела и слышала.
Надя начала рассказывать. У Бориса мурашки побежали по телу от того, что он услышал. И снова вернулась мысль, беспокоившая его все время, пока он шел домой: «Надо неотложно увидеться с Камлюком».
Остаток ночи тянулся медленно, сон был короток и тревожен. На заре Борис выбрался из дому, пошел в Бугры. Солнце встретило его за Выгарами. Небо было чистое, спокойное, ласково обнимало землю. По мере того как солнце поднималось, небо меняло свою окраску. Солнечные лучи разгорались все ярче и ярче, и синева неба становилась светлее, блекла.
Кругом лежали леса. Огромные — глазом не окинуть, — они темными массивами простирались вдаль, подступая к дороге отдельными группами деревьев, кустарником. Все вокруг было покрыто инеем, тихо дремало в объятиях осени, которая в этом году надолго задержалась на Калиновщине.
Борис шел не спеша и задумчиво поглядывал вокруг. Вскоре он заметил свежие колеи и множество конских следов, сходивших с лесной дорожки на большак. Было ясно, что совсем недавно по направлению к Буграм здесь прошла колонна. Кто мог ехать туда из лесу? Конечно, партизаны. В эти деревеньки, ютившиеся на окраине района, отряды врага никогда не заглядывали. Правда, как-то недавно полицейские из родниковского гарнизона попробовали сунуться сюда, но с полдороги вернулись назад: партизаны обстреляли их и не пустили дальше.
Дорога вышла из леса, стала подниматься на холм, к деревне. Стараясь идти в тени придорожных деревьев — все-таки не так заметно, — Борис внимательно вглядывался вперед. Вдруг перед самым выгоном он увидел, что следы круто повернули вправо, на полевую порогу. Огорченный, он остановился, оглянулся по сторонам. В это время из-за гумна, стоявшего на выгоне близ дороги, вышел высокий хлопец, вооруженный автоматом. Борис отступил за кусты, рукой нащупывая в кармане пистолет. Хлопец с автоматом тоже остановился, встал за придорожную березу и крикнул:
— Идите сюда! Не прячьтесь!
— А кто вы?
— Давайте сюда! Слышите? Не то буду стрелять!
— И я буду стрелять. Вы кто — дозор?
— Не ваше дело, — отвечал хлопец из-за березы и потребовал: — Пропуск!
Борис назвал пропуск, который когда-то сообщили ему Струшня и Корчик. Хлопец с автоматом дал отзыв, и они вышли из-за своих укрытий.
— Товарищ Злобич! — вдруг крикнул хлопец, когда они приблизились друг к другу.
Борис тоже узнал его: это был Всеслав Малявка. Десятки раз встречался он с ним прежде, до войны.
— Здорово, Всеслав! Знакомые, а чуть перестрелку не подняли.
— Это недолго. Сегодня ночью уже был случай. Из Низков новые хлопцы пришли, напутали с пропуском — ну и постреляли немного, пока не разобрались. Хорошо, что без жертв обошлось.
— Поддубный?
— Он самый. С товарищами.
— Быстро добрались… Где они теперь?
— Как тебе сказать…
— Ты не сомневайся. Если знаю пропуск, так, значит, я не чужой.
— Ушли вместе со всеми на задание. Их сразу к делу приспособили.
— Сюда поехали? — показал Борис на полевую дорожку и, когда Всеслав утвердительно кивнул головой, спросил: — Когда они вернутся? Мне надо повидать Камлюка.
— И он в ту сторону поехал. Вернутся… под вечер. На родниковском большаке сегодня поджидают гитлеровцев.
— Та-ак… Значит, стоп машина… Неудачно получилось… — о чем-то раздумывая, проговорил Борис. — Долго придется ждать… А как будут возвращаться? Через Бугры?
— Не знаю хорошо, верно, по этой же дороге. Да ты не горюй — не тут, так в другом месте, а сведем тебя с Камлюком. А может быть, ты с кем-нибудь другим можешь решить свое дело? В лагере есть кое-кто из начальства.
— Не-ет, только с Камлюком. Я подожду. Заверну вот к сестре и подожду.
Они постояли еще немного, поговорили и разошлись. Всеслав снова скрылся за гумном, а Борис пошел в деревню.
С Параской он встретился у ее хаты. Она шла от колодца с другого конца улицы. За нею, держась за подол, едва поспевала девочка. Увидев дядю, она бегом бросилась к нему. Борис подхватил ее на руки. Она что-то лепетала, но он невнимательно слушал племянницу, так как разговаривал с сестрой. Коротко рассказал обо всем, что произошло вчера у них в деревне, о том, что полицейские сильно избили мать. Параска разволновалась и, снимая в сенцах с плеч коромысло с ведрами, пошатнулась, еле удержалась на ногах. Ведра глухо брякнулись на глиняный пол. Из хаты выбежали мальчик и девочка. Они смотрели на ручьи пролитой воды, на слезы в глазах матери и молчали. Умолкла и меньшая, до сих пор болтавшая о чем-то на руках у дяди. Дети почуяли, что стряслась какая-то беда. Старшие, мальчик и девочка, взялись метелками сгонять воду к порогу. Борис и Параска вошли в хату.
Параска сразу же стала собирать на стол. Несколько минут ели молча. Не хотелось ни продолжать начатую беседу, ни начинать новую.
— Переезжайте ко мне жить, — первой заговорила сестра.
— Придется.
После завтрака Борис стал искать себе работу.
— Что бы тебе тут сделать? — спросил он у сестры.
— Да работа-то есть. Только, может, у тебя руки не поднимутся… Отдохни лучше, поспи, а то у тебя очень усталый вид.
— Не до сна теперь, дорогая, — Борис слегка коснулся рукой ее плеча. — Сенцы тебе докрыть, что ли?
— Можно. Как ушел мой Пятрок на фронт, с той поры и стоят вот так — не успел кончить. А соседа, Никодима Космача, просила, говорит — некогда. Бревна таскает, ненасытный, новый двор строит, а чтоб солдаткам помочь — и не чешется.
Борис принялся за работу: навил жгутов, натаскал соломы и полез на крышу. Крыл и с высоты поглядывал кругом — не возвращаются ли хлопцы с большака? Покрыл половину крыши, пообедал, дров наколол, а партизан все нет, только доносится неумолкающая стрельба откуда-то справа, от Родников. Бориса разбирало нетерпение. Лишь под вечер, когда он уже сидел в хате и рассказывал младшей племяннице сказку, с улицы с радостной вестью прибежал племянник:
